В то время я учился в восьмом классе. Был в нашем классе один ученик, Виктор, с ним иногда случались припадки эпилепсии. Он понимал свою ущербность. Но беда его была в том, что он иногда терял тормоза. И когда его обижали, он начинал выдавать концерты. Отвечал обидчику своими стихами с матерными словами. Если учительница ему делала замечание, то он переключался на нее. Некоторым это нравилось, и они дразнили его, чтобы спровоцировать его на сцену.
Я приехал с Урала и у меня был сильный акцент. Первое время, когда я начинал говорить, меня передразнивали. Особенно ребятам не нравилось, когда я начинал говорить, а вот у нас на Урале... Когда я отвечал на вопрос учителя, класс хохотал. Учителя по устным предметам даже перестали меня спрашивать.
Как надо мной, так и над Виктором ребята посмеивались, наверное, поэтому я сел к нему за одну парту. Я помогал ему по предметам, как мог, старался сглаживать его вспышки. Среди всех, я лучше всех к нему относился. Он был талантливый человек, виртуозно играл на аккордеоне, сочинял стихи, правда, для рифмы он добавлял маты. Как я не пытался ему объяснить, он не мог понять, что матерные слова это не красиво, плохо.
За первые две недели в новой школе я дрался раз пять. После того как я в драке, совершенно случайно, поставил огромный синяк самому здоровому парню, драки прекратились. Помню, как я боялся идти в школу после той драки. Думал, мне будут мстить, а меня встречали, как героя. Ребята в окно махали мне руками. Николай, с которым я дрался, с большим фонарем возле глаза, подошел ко мне и пожал мне руку. Я был удивлен и ошарашен. Ко мне подходили и спрашивали, это ты поставил синяк ... (не помню кличку Николая). Как я потом понял, они меня просто испытывали, и специально провоцировали драки.
У Виктора появился защитник. Когда его начинали дразнить, я пресекал это. Виктор меня слушался. Его болезнь уходила, приступы прекратились. Те, кто раньше дразнил Виктора, начали стравливать меня с ним. Я этого не понимал. Через некоторое время их попытки увенчались успехом. Сейчас я не помню, из-за чего у нас началась с ним ссора. После уроков, он шел за мной и постоянно твердил, чтобы я попросил у него прощения. Я этого не делал. Наверное, я сильно его обидел. На автобусной остановке он в очередной раз пытался завязать драку. У меня упала шапка прямо перед ним. В голове мелькнуло, что наклоняться перед ним нельзя, но я демонстративно, медленно, делая вид, что не боюсь его, наклонился за шапкой. Он ногой со всей силы ударил меня в лицо. Его ботинок пришелся мне в кость ниже глаза. Удар был такой силы, что я чуть не потерял сознание. На остановке было много людей, мне неудобно было драться, тут подошел автобус, я сказал ему, что завтра встретимся, сел в автобус и уехал. Все мое лицо превратилось в один большой синяк. Мама была возмущена, говорила, что я мог остаться без глаза. Но в школу я пошел.
Когда я пришел в класс Виктор просил у меня прощения. Он, наверное, раз сто сказал мне извини и прости. У меня не было на него зла, но ребятам в классе хотелось крови. Они называли меня трусом, что я простил, и постоянно твердили, что я должен отомстить. Вобщем, они своего добились, было назначено время драки. Весь день ко мне подходили и напоминали мне о предстоящей драке, все ждали зрелища.
После уроков меня с Виктором окружили в круг. Все болели за меня, кричали девчонки. Виктор, что-то чувствовал и просил прощения, но поезд уже шел на всех парах, началась драка. По весу Виктор был раза в два больше меня, но у меня была ловкость. Я ударял его и уклонялся от его ударов. Он бил рукой не прямо, как боксеры, а с размаху. Один удар я пропустил, он оказался в висок. У меня все поплыло, закружилось. Я начал отступать и уклонялся от его махов. Толпа вокруг неистовствовала.
Я удивляюсь, почему не было ни одного учителя, никто не прекратил этот гладиаторский бой. Постепенно у меня перестала кружиться голова. Я приблизился к Виктору, нанес ему несколько ударов, мы упали на пол, я был изворотливее и на полу его побеждал. Не помню, сколько это продолжалось. Мне кажется, он сказал, - все, сдаюсь. Победа явно была за мной. Я встал и ушел. Пришли учителя, директор, завуч, что-то сказали Виктору, он начал их оскорблять и у него начался припадок. Оскорбление директора происходило в присутствии учеников нескольких классов. Он не простил это Виктору. Меня даже не вызвали к директору, так как мое опухшее лицо делало меня пострадавшим. Виктора положили в больницу, из школы исключили и перевели в школу больных.
После того случая я закончил школу, отслужил в армии, закончил институт, поменял несколько работ и опять оказался в Белгороде. Еду в троллейбусе и вижу Виктора. Я очень обрадовался, подошел к нему поздоровался, он начал нести какую-то чушь с матерными словами. Передо мной стоял неисправимо больной человек. Он меня не узнал. Я чувствовал, что виноват перед ним. Я спросил его, играет ли он на аккордеоне, он сказал, что нет и начал обзывать женщин. Я перестал его трогать, отошел от него и вышел на своей остановке.
Как так получается? Я в классе лучше всех относился к Виктору, уважал его, считал его способным, я был единственным в классе, кто считал его нормальным человеком, и я больше всех вместе взятых причинил ему вред.
В тот день он много раз просил у меня прощения. Но если бы я простил его, в глазах толпы я бы стал трусом. Этого я не смог преодолеть.
